Прослушать аудио-запись:
Скачать проповедь "Владимир Мазур: Автобиография. Часть 1. Детство И Отрочество" в формате MP3
Информация данной идеи есть плод моей жизни от рождения до последних дней. Идея сценария к фильму "Непобедимый" является автобиографией, я писал образ Непобедимого с себя, нисколько не смущаясь от своей нескромности. Но так сложилась моя судьба и это по воле Божией.
Я родился в 1942 году в городе Красноярске в семье безграмотного рабочего, пожизненного кочегара ТЭЦ, который за всю свою жизнь умел только расписаться в платежной ведомости. Но отец был хорошим человеком, трудолюбивым, исполнительным, обязательным и порядочным, о чем я смог судить только в зрелом возрасте. Мать была забитой болезнями и обстоятельствами деревенская женщина и умерла, когда мне было три года. Помню похороны, деревенский ветхий дом, черный гроб посреди комнаты, много народа, похоронные слезы женщин, полумрак, керосинки, лютая морозная зима, в двери входят-выходят, клубы морозного воздуха покрывают всю комнату, я где-то сижу в углу на ледяном полу под черными ногами взрослых, полуодетый и не присмотренный. И на все смотрю снизу вверх. Полная безысходность и одиночество трехлетнего недочеловека–рахита с огромным животом и кривыми ногами, которому при рождении было сказано: "Этот в этом мире жить не будет…" Но все нормально – военные годы, нищая деревня, нужда и мрак, а потому - ни мыслить, ни оценить происходящего ни я и, видимо, никто из окружающих был не в силах.
Но как ни странно, моя судьба от первых моих пробуждений для этого мира всегда была ко мне благосклонной. И вот по какой причине, как я это понимаю теперь. В свои 2-3 года я съел свой православный крестик. Я не помню своего крещения в православной церкви, но алюминиевый крестик болтался на моей шее. Я спал на русской печке со своими старшими сестрами и точил свой крестик острыми зубками, алюминий легко поддавался молочным детским зубкам, а стружку я глотал. Крестик таял и таял, пока не осталось только маленькое колечко на веревочке. Кто-то из взрослых увидел это и снял с меня веревочку. Но символ Креста Христова навсегда вошел в мою сущность и навсегда определил всю мою жизнь. И с детских лет моя судьба оказалась ко мне благосклонной, как я это понимаю теперь. В 4-5 лет отец брал меня в свою кочегарку, а я там виртуозно плясал перед взрослыми, что-нибудь рассказывал, веселил их и они платили мне хлебом с маргарином и сахаром, а я еще имел смелость обличать начальников кочегарки за их штаны с заплатками, чем еще больше располагал их к себе. То есть, уже в 4 года я имел возможность исполняться восторгом эйфории и неведомыми для меня явлениями духа. Можно сказать, что мне от детства было определено быть харизматичным лидером, что я в свои малые годы в бессознании и осуществлял, но подрастая, закомплексовывался по неведомым для меня причинам. Но в свои шесть лет, я уже был востребованным членом команды, мне уже доверяли кормовое весло, которым я держал лодку в нужном направлении, когда 4-6 парней пятнадцатилетнего возраста на веслах перегребали Енисей, ходя на острова за ягодой и рыбой. Это был для меня первый экстрим – караваны судов, ветра и шторма, волны и течения, дожди и холод, глубина и прочие стихии. Не иначе, как первые мои проявления, как капитана и пастыря. Дважды тонул, но чудесным образом был спасен. Меня как будто Кто-то вел в важные моменты моей жизни, я не придавал этому никакого значения, но почти всегда получал ясное видение – как надо поступить в том или ином важном случае. Я не размышлял об этом, и даже в критических ситуациях я без анализа просто поступал так, как видел, и это почти всегда было правильно. Чем не Затойчи, японский слепой самурай, берясь за ручку меча ладонью то вниз, то вверх, т.е. прежде получая видение удара, одерживал победу за победой. И так же было со мною - моя бессознательная вера и видения вели меня через всю мою жизнь, через все непреодолимые преграды.
В три года я уже имел символ отторжения от этого мира. Когда отец стриг мою голову, зажав меня между коленями, то я испытывал ужасное отвращение к нему, мне это было неприятно до озноба с воспоминанием на всю жизнь. Волосы сыпались мне под рубаху и все тело мое чесалось, мне было холодно, больно и грубо, так можно издеваться только над врагами. И этот штрих жизни отрезал меня от расположения к отцу, к родственникам и ко всем людям этого мира – я с детских лет отчуждился от всех людей. И эта закомплексованность десятилетиями томила меня. Но проблеснула и надежда в любви и влечении. Я первый раз влюбился в девочку, когда мне было 4 года, встреча была мгновенной, но сильное чувство любви всколыхнуло и обожгло меня до такой степени, что я запомнил это на всю жизнь. А было это так. Меня куда-то везли на автобусе и по какой-то причине автобус остановился и долго стоял. Я смотрел в окно, а под окном стояла четырех-пяти летняя девочка и ласково смотрела на меня. Стрела вспыхнувшей влюбленности пронзила меня и автобус уехал. Но память о первой любви осталась в сердце молодого донжуана на всю жизнь. Больше воспоминаний о раннем детстве, практически, нет. Туманные обрывки сцен, мест, людей, поярче болезни, простуды, температуры и плечи моей старшей сестры, на которых она носила меня к деревенскому врачу.
Но с детских лет я могу себя оценить, как феноменально верующего человека. И вот пример. В свои шесть лет я, как многие дети, по ночам мочил свою постель. И это меня ужасно угнетало. Но моя старая искареженная трудом и болезнями бабушка, которая жила с нами, сказала, что надо пить мочу, чтобы избавиться от этой болезни. И вечерами перед сном в сорокоградусный мороз я выбегал на улицу, мочился в баночку и, дрожа всем телом от холода, ужаса и отвращения, выпивал из баночки. Триумф безумствования, отчаяния, невежества и веры. Но подозреваю, что моя пожизненная вера была от съеденного крестика и моей православной бабушки, сколько я себя помню, я постоянно видел бабушку молящейся. Она день и ночь стояла на коленях перед иконами и безмолвно молилась Богу. Видимо, она и вымолила меня у Бога, уйдя к Богу в свои восемьдесят и в мои восемь лет.
В семь лет я уже более всех сверстников стремился к небу, живя у родной тетки в глухой таежной деревне, я залазил на вершины самых высоких сосен, куда мои друзья-одногодки были не в силах залезть. В этом было определенное безумствование, потому что в этом был огромный риск для жизни, лазить по соснам очень опасно, опаснее, чем лазить по кедрам и любым другим деревьям, кора сосны предательски скользкая, в любой момент рука или нога могут скользнуть, как по льду. И в этом были мои первые крещения в смерть ради устремления к небу, но оценку этому я не давал. Это я знаю теперь, что "человек рождается на страдания, чтобы, как искры, устремляться вверх", но в те годы я этого не знал. Но страсть к небу держала меня и вела всю мою жизнь. Но не только это. Я глубже и дальше других нырял на глубине. Я более других подростков пропадал на рыбной ловле и на охоте, я больше взрослых стрелял рябчиков и глухарей, больше взрослых ловил харюзов. В восемь лет я в одиночку проходил путь из города в деревню по 80 км в глухой тайге. В те времена на пути из города в деревню можно было несколько суток на каком-нибудь постоялом дворе ждать попутную машину в нужную сторону, а можно было через таежную тропу, сокращая дорогу вдвое, пешком дойти до деревни, что я и делал. Ледяной страх висел на моей спине, когда я шел таежною тропою – звуки тайги, неведомые угрожающие шорохи, ужас от предполагаемых медведей, оцепенение от мистики. Серьезное испытание для восьмилетнего отрока. Но я шел и шел, не осознавая того, что меня Кто-то ведет в важные моменты моей жизни, а я поступаю всего лишь так, как вижу внутри. И это было почти всегда правильно.
В десять лет я оказался пастырем "тайны домостроительства церкви Божией" и строителем "Скинии Бога с человеками". Недалеко от деревни стояла огромная сосна, на высоте десяти метров от земли ствол дерева разошелся на 5 равнозначных стволов. Сосна выглядела как цветок тюльпана. Мне пришла идея построить дом в этих стволах. Все мальчишки деревни вооружились топорами, молотками, пилами и гвоздями, собирали по всем углам деревни обломыши досок и брусков. Мне пришлось первому залезть по совершенно гладкому стволу на 10 метров и повесить веревку. А ствол был не менее 70 сантиметров в диаметре. Серьезное испытание для десятилетнего подростка. И за неделю дом-скворечник был построен. Вся деревня негодовала и хвалила, угрожала и поддерживала – видимое ли дело? Но избранная детвора всей деревни собиралась около сосны по вечерам, я, как добрый пастырь, великодушно определял, кому бросать веревку, кому не бросать. И счастливчики по очереди забирались по веревке в наш храм, ложились на траву вокруг люка в полу и часами слушали мои сказки или истории из моих скудно приобретенных знаний из школьных библиотечных книг. Ели хлеб, пили молоко и завернувшись в старые одеяла, спали до утра. Храмовая, культовая, детская, полноценная жизнь. И несколько лет это чудесное строение восторгало дух, любой взрослый человек, проходя мимо, останавливался и засматривался на наш "Храм", по достоинству оценивая детское домостроительство.
Если я боролся со своими одногодками, то мне надо было бороться с двумя или тремя борцами, одного я почти всегда легко укладывал на лопатки. Были случаи, когда я укладывал на лопатки сразу двух соперников. При том, что я не выделялся ростом, размерами и мышцами. Я брал тем, что в момент борьбы видел, какие надо применить приемы или что молниеносно надо предпринять, чтобы вывернуться или атаковать. И чаще всего это приводило к победе. Чем не Затойчи? Но я, практически, никогда не дрался по двум причинам, как понимаю теперь – морально-этические тормоза и страх – призвание миротворца. Были редкие озверения в свои семнадцать лет, когда я в пьяной драке камнем ударил безвинного человека в лицо, но это была грань безумия, которая более не повторилась. Два слова об этом. Мы втроем напились вина и пошли искать приключения. По дороге к домам от автобуса шли люди после работы. Заметив 4-5 молодых людей, мы остановили их и попросили закурить, они раздвинули нас, что-то грубое сказали и пошли дальше. Мы подобрали увесистые камни, настигли их, я, как лидер, развернул одного и задрал: "Зачем ты оскорбил моего друга?" Он не успел ответить, как я со всей силой влепил ему камень в лицо. Он упал, как подкошенный. Но в это же мгновение упал и я, потому что мой друг врезал мне в висок своим увесистым камнем, промахнувшись адресатом. Голова выдержала, но я бежал за своими друзьями со свистом в голове за какие-то сараи, где-то спрятались, а мимо нас пронеслись мстители с камнями в руках, не увидев нас. Все закончилось благополучно. Что сталось с человеком, которого поразил я, не известно. Но более такого не повторилось в моей жизни. Все другие мои безумные поступки пожизненно были направлены против самого себя.
Я с детских лет до зрелого возраста был одним из лучших горнолыжников, бездумно летящим с самых крутых гор на грани безумия. Ладно бы, если бы это были бы только горнолыжные трассы на соревнованиях, а часто просто разбитые тропы. Горнолыжной техники мало, дерзости и безумия с опасным избытком. Часто падал и ломал лыжи, благо не голову и не ноги, но восторгаться самому и восторгать окружающих своею смелостью и полетом было для меня важнее. Несколько раз был чемпионом соревнований по горному двоеборью – скалы и лыжи. Но в скалолазании я был еще крутым скалолазом, а в горных лыжах был безумным наглецом, часто вырывающимся в чемпионы местных соревнований. Расставив ноги шире плеч, я летел на скоростном спуске нелепо и безобразно, но был первым к осуждению тренированных и сильных лыжников. Но победителей не судят и у меня был повод превозноситься перед всеми. Был и альпинистом, и спелеологом, часто предпринимая восхождения и спуски в пещеры на грани безумия. И как я сейчас понимаю, вся моя детская и юношеская жизнь была соткана из потока моих приключений, которые можно назвать безумием. Это была череда крещений в смерть, но я это так не воспринимал. Я не должен был остаться жить, но остался жить, Некто сохранил мне жизнь, хотя в те времена я не мог судить об этом. При моем рождении мне было сказано: "Этот в этом мире жить не будет…" Но Некто сохранил мне жизнь и хранит ее до сего дня, видимо для этого есть причина.
В десять лет у меня пробудился талант к рисованию, чему я посвятил более двадцати лет своей жизни. Художественная школа, художественное училище и художественный институт – достойная школа моего просвещения и образования для безродного человека. Но нет ни одного диплома. Вместо 4 лет обучения в художественной школе, я проучился 3 года, вместо 5 лет обучения в художественном училище, я проучился 4 года. Вместо 5 лет обучения в художественно-производственном институте (Москва, Строгановка), я проучился всего 3,5 года – был отчислен за неуспеваемость, но об этом другая история. Я с первых лет обучения был лучшим рисовальщиком и живописцем. В художественной школе мои рисунки висели на видных местах, мои рисунки показывали по местному телевидению. Также и в художественном училище - море живописных этюдов, эскизов, рисунков и других работ. А в Строгановку я поступил с высшим проходным баллом по основным предметам – рисунку и живописи. И уже на первом курсе Строгановки мне было предложено готовиться к тому, чтобы после окончания института остаться преподавателем в институте, что я и делал. И в целом - одиннадцать лет художественного образования обещали в будущем надежную профессию. Огромное приобретение для безродного человека.
С десяти лет я был увлечен гитарой, по самоучителю изучил ноты и долгими годами очаровывал романсами и серенадами шумные компании – ходила слава о моей игре на гитаре. А гитары изготовлялись по моим спецзаказам на музыкальных фабриках из лучших материалов изношенных роялей – граб, вишня, ель. Гриф гитар был специально расширен для виртуозной сольной игры. И струны – нейлоновые по спецзаказу для сольной игры. Человек искусства – мое призвание.
Но в пятнадцать лет я ушел из дома навсегда – отец и мачеха закрыли для меня двери дома для удовлетворения моих насущных материальных нужд и более уже не участвовали в моей жизни. Это не выглядело злодейством, по их убеждению пятнадцатилетний парень должен был работать и приносить заработок в дом, а я все время проводил в художественной школе и в школе рабочей молодежи, заканчивая свое десятилетнее образование. А в свободное время писал этюды и часами гонял гаммы на гитаре, чего они уже выдержать не могли. Они создали мне давление, а я вышел из него в многолетнюю злобную нищету, которая десятилетиями ставила меня на грань мучительного изыскания средств к выживаемости. И я вступил в пожизненную войну со смертельным изнурительным врагом: Ее Величеством - непреходящей Нуждою и с результатом этой войны - бессмысленностью существования.
Все части автобиографии
Владимир Мазур: Автобиография. Часть 1. Детство и отрочество
Владимир Мазур: Автобиография. Часть 2. Юношеское пробуждение
Владимир Мазур: Автобиография. Часть 3. Взросление и возмужание
Владимир Мазур: Автобиография. Часть 4. Самообразование и взросление
Владимир Мазур: Автобиография. Часть 5. Уверование во Христа
Владимир Мазур: Автобиография. Часть 6. Начало пути в Боге
Владимир Мазур: Автобиография. Часть 7. Путь в Боге
Владимир Мазур: Автобиография. Часть 8. Путь в Боге
Владимир Мазур: Автобиография. Часть 9. Путь в Боге
